Анастасия Кедровская

***

Ты все перепутал, дружище, -
Удача верней таланта,
Окованных золотом грантов
Величественность не ищет.

В корзине из хмеля и хвои-
Изюмные булки для нищих,
Воздастся тебе судьбою,
Но дальше себя не прыгнешь.

И в позднем овсе косою
Слепая старуха рыщет...
Талант ничего не стоит,
Но с каждой удачи взыщет.

Попробуй плодить детишек,
Будь ласков и строг с женою;
За тоненькой, но стеною
Разбита душа на тыщи...

Там ветки с иной листвою,
И тут ничего не попишешь,-
Очнуться самим собою
На всех разделил Всевышний;

Там просто иная поступь,
Над ней не придумать крыши,-
Злодейство и гений - воздух,
Которым невольно дышишь.

Есть выше и чище проба.
А ты ничего не услышишь,
Оставшись под кладью гроба
Для голых бродяг и нищих.

***

Мир создан был на редкость лаконично:
В начале было Слово ... а потом - молчанье стало золотом и благом.
Засыпали дорожными камнями попытки мыслей и попытки чувств - слова, слова, слова...
И самый мудрый, из живущих прежде, надел парик, трико, нелепый грим, и встав на деревянные подмостки, заговорил лицом и гибким телом.

Его немногословное потомство кривляется над жизнью до сих пор:
порой улыбка на оскал похожа,
на корчи сумасшедшего - гримасы.

Порой танцует в лицах ликованье.

***

Спрячь шипы, белоснежная роза,-
Иначе поранит ладони любимый
И вымокнет кровью моя сердцевина,
Спрячь шипы, белоснежная роза.

Непрочный цветок совершенных рождений...
Ни голод шмелей, ни пчелиная тяжесть
Не смогут познать драгоценную сладость-
Непрочный цветок совершенных рождений.

***

К САФО.

Томится над ухом голодный комар-
Отчаянно маленький, лысый, клювастый:
В желудке прозрачном - мучительный жар,-
Он хочет меня, не смотря на опасность.

Он смел и хитер, он звенит как стрела
Из жилистых рук долговязого грека,
Он лезет на стенку житейского зла
За десять кровавых мгновений успеха.

Томиться над ухом голодный комар-
Отчаянно маленький, лысый, клювастый:
В желудке прозрачном - мучительный жар,-
Он хочет меня. Я  готова отдаться...

Шальная волна размывает песок...
Шатаясь от счастья в меня погружает
Наполненный ядом, тугой хоботок,
Ладони протянутой не замечая...

Шарахнулся в стену тоскующий писк,
Застрял хоботок, подогнулись колени,
И, кровью чужой захлебнувшись, артист
Остался на теплой ленивой арене.

На гибельно - сладкой, пахучей руке:
Как испокон века решила природа.
Осталось набить на могильной плите,
Что маленький варвар был женского рода.

***

ЗАГОВОР.

Я синевой
Блестящих глаз
Начну рассвет,
Я наколдую
Неторопливость
Поцелуя
И рваный
Ветер
Древних фраз.
Я перестану
Звать тебя
И класть кресты
Слепой надежде,
Когда пойму:
Что было прежде
Ушло, растаяло.
Лишь раз
Войдут в твою
Немую кровь
Слова, рожденные
Так больно,
Ты закричишь:
"Уйди, довольно!"-
Но ты почувствуешь
Любовь.
Ты не доверился
Звезде
С косыми хрупкими
Краями,
Но я то зная,
Как венчальны
Круги на мартовской
Воде:
Холодной,
Вырванной из острых,
Прозрачных
Смерзшихся зубов.
Нам далеко
до берегов.
Мы пережили
эту осень.
Мой брат,
Возлюбленный,
Мой нож,
Моя горчайшая удача,
Ты слышишь, -
Я пою,
Не плачу.
И ты, когда-нибудь, поймешь

Книга "Другая вода" Мироощущение.

«…Чем больше выуживаешь ответы, тем глубже и тоньше становятся новые вопросы. Я – моя любимая наживка; в полыньи на рыбный крестный ход…»

***
Молочные складки натешенных снегом карнизов.
На месяц намотана солнца лимонная нить.
От медленной близости утро становится выше
И сладким ознобом пытается предвосхитить.

Гремучей смолы, подливающей склочное пламя,
Осталось – ходы и лазейки химер залепить.
Сейчас, что в душе зарождается между телами,
Ни словом, ни музыкой – образом не повторить…

И сорок закатов душой, истончаясь, мужая
В пустыне возможных событий и жертвенных тем,
Не ведаешь вспомнить язык поглощенного рая –
Празвука, проточного кокона … пеший пробел.

Созвездия родинок теплое небо сличает –
Две полночи яблоком солнечным переманить…
Желанная женщина нежные руки венчает.
Любя, изначально, пытаясь любовь говорить…

***
Бог восхитительно плутал,
Играя в прятки с мирозданьем:
Медвежьей пластикою скал,
Лишенных тяжести названья;

Незрелый замыслами мозг –
В расколе грецкого ореха,
И – оглушительное эхо 
В глазах слезами полных звезд.

Сквозь соты поиска Творца – 
Мед оплетающих метафор:
Волшебных, горьких, свежих, дряхлых.
Стихом единого Лица.


Ночь…

Месяц похож на гончарный круг,
Спрятанный в глине сливовым ангелом;
Узкой полоской чисто, набело
Перепевая солнечный звук,
Лепит ночь – силуэтно, заново
Ангел над тенью творческих мук.

…время тишины, гармонию в которой слышишь ты. Иногда среди белого дня.

***
Бессонница вечного сна.
Крылатая неочевидность.
Мне важно не то, что в итоге.
Мне ясно не то, что сейчас.
Взрыхленное светом небо,
Тайны раскрытой дивность;
Делят пустынные боги 
Розово-черную насыпь. 

Тьма, познающая солнце.

Каменный гул водопада.
Звук разрывает одежды 
Образов и мелочей.
Дымною кровью вьется
Неизгладимая разность
В общих чертах –
Между плохо закрытых дверей.

Царственная небрежность.

Незащищенность мига,
Лепит себя, срываясь 
С каменных нот, вода.
Временную нездешность 
Девственной перспективы
Я сочинить пытаюсь

Раз или навсегда…
***
Когда я смотрю на тебя. Когда слышу твой голос – сквозь мертвый вкус чернил, заслон исписанной бумаги (скомкай, сожги – истлеют детали и дымом станут кандалы письма) невыразимое останется и голос. Все заповеди – возлюби, твори – мои в тебе. Веселая молитва. Будь счастлив, будь со мной. 

Любовь и щедрость – земля любой души, пускай летает над временем, свернувшимся в часах.

Жизнь без тебя? Достаточно прекрасна.
Играет гром – под Баха пьяный Вакх,
Огонь воды дыханье возрождает:
Все тоже – остро, радужно. 
Всечасно 
С тобой рождаться в радости приморья…
С тобой скитаться 
в свежих небесах.

«…В музыке, живописи можно выманить, услышать новое. В слове – нет? Нужна поэзия, как музыка? Создать, отыскать импульс мысли. Иное звучание; образы, рождающие смыслы; измена в мироощущении; свобода. Хаос; бесконфликтность; там… А там… Слово бьет и лечит. Воскрешает…»

«Вдохновение дышит в затылок. Ветер ниоткуда. Так нескладно воздух перемешивает хаос (вдохом захлебнувшись на лету от осадка выловленной пыли, от пыльцы, кипящей на цвету жадного и тихого моленья о бессмертии) в кольце живой могилы выдоха. 
Уродливый забор. Стая сада в перьях разнотравья. Брачный танец с пчелами. Как дети тычутся в сиреневую грудь с белыми душистыми сосками, на лету мохнатом тяжелея. Став доступным, быстро надоест, вряд ли до конца надоедая, новый сад. Впадаю в нищету – духом новой жажды опыляют пчелы вдохновения. Подкрылок мысли на оттаявшем счету…
…Вдохновенье – ветер в табакерке. Змеи роз в ужаленной руке. Полу дни прогулок налегке. Утренний озноб на побережье. Холод, исколовший духотой. Горстью слов ударивший настой. 
Водопад невидимого сока в роще раскачавшихся берез. В сочно приклонив-шихся минутах ветер вдохновенья дышит в губы. Из печалей – новые печали, смех сквозь слезы стиснутые, счастье – в счастьем переполненных. Тс-с… Тайна мудрых и насмешливых рождений.
Вдохновенье было изначально…»
***
Переломив горячий хлеб,
Я выгнал нищего с порога,
А после, испугавшись Бога,
Побрел, разыскивая след.

Как будто в воздаянье соль,
Как будто плата между нами,
Как будто радость или боль
Идут с открытыми глазами.

Как будто знает доброта,
Где начинается остуда,
Читая начисто с листа
И переманивая чудо.

***
На росе настоится тень – ледяная со вкусом трав,
На реке настоится брод, в ожидании переправ.

На зеленом рассвете – хмель. Если холоден светлый кров,
Настоится туманом вдох ... обозначатся души слов.

На крови наслоится храм. Разобьется стекло страниц.
Приближение смуглых лам повторяет движенье птиц.

На оплывшую стать свечи, на вертлявую, в мае, ночь
Накипит серебро причин проболтать половину прочь.

Чтоб ныряли из смеха в вой, проживая судьбу на бис,
Наполняя немой рекой паруса затонувших лиц, 

Примеряясь к чужим словам, от меня отлетая чуть…
Даже в шепоте снится гам… Я теперь помолчать хочу.


*** 
… стану тем, во что поверю.

В небе, схожем с трауром розы,
С болью, набитой слезами в глаза,
Я постигаю метаморфозы
И ни на слог поступиться нельзя.

Неприспособленность к жизни вращает
Новые помыслы двух полусфер,
Отягощенную вечность спасая
От залежавшейся пыли химер.

Если любимые лица, как пытка, 
Если кричит, сквозь привычное, дрожь 
Перерождения... Или же с лишком
Прятал себя в застарелую ложь.

Только движение жизнь постигает,
Слыша своё в миллиардах сердец,
С детской наивностью переполняя
Силой дыхания мудрый венец.

Сквозь напыление близости смотрят
Разные лица. Себя не отнять.
Болью и светом рождения топят;
Так хорошо, что зачем умирать…

***
Мандариновая змея
По земле заползает в ящик…
Звук поношенный и хрустящий –
В мандаринах поет чешуя.

Приглядитесь, хулители змей,
Сквозь болотные кольца страха –
Сколько сочного солнца в ней,
Сколько ящурного размаха.

Мокнут сбитые языки
О пороги в устах проклятий. 
Уставая себя гневить,
На ошибки привстав, представьте:

Как рекою сыпучих тел,
В жажде тленной растленных 
Солнцем, 
Травяною водою пьется
На рассвете песчаная мель…

Собрав по две от каждой ветви живой, Ной
поднялся на ковчег. Все сбывается дважды.

Рыба

Когда спадет жара, я стану кораблем
И выпрошу закат, наполненный свечами:
Нагруженных детьми, зверями и вещами - 
Вас позову на борт, под шелковым шатром.

Мы выплывем туда, где серебрится ров
В чешуйках светлячков, обернутых туманом
Поднявшейся воды от мокрых берегов
И выпавшей росы над мирным океаном.

Из тверди голубой на бронзовую твердь
Опустится зерно сгустившегося солнца,
Безвольно разожмет кулак костлявый смерть,
И дымчатым стеклом душа перевернется.

На палубе – рояль, на мачте – свиристель,
Молчанье под водой и плавное движенье:
В невидимом раю – акула и форель,
И Моцарта с листа из клавиш раздраженья:

Летают язычки звучанья по рукам…
Заверченных светил распалась очередность...
Мы выплывем туда, где примириться нам.
Лишь рыб убережет накрывшая поводность.

***
Рыжая впадина талого неба
Скроет тоску ледяного простора.
Плещется снов запоздалая нега
На перелунье скворечного хора.

Детских забот пригубив очертанья,
Плавает грудь отрешенного мира
В черно-зеленых клубах мирозданья 
Жизни на воле неправильных игр.

Я наготой себя восполняю
Утра и праха, опавшего пеплом.
Свежести вешней в грозах внимая,
Лица любимые бережно тепля…

Времени храмы в сотах причастья.
Предвосхищенье близкого чуда…
Я не уйду, даже если забуду.
Солнце и снег преломляются счастьем...

( фрагменты действа)

«…Все преображается любовью. Светлою… Понять в себе, поверить.
Чувствуя, увидеть. Расплескать…

Как не перепутаться в себе, как бы не укутаться обманом – обернется бабочкою рана. Слышишь? 
Увертюрою с листа-мира затевалась красота.

– Может ли – дело в способности видеть во всем красоту?
– И так. Иначе. И творить.
– А нужно миру сделанное мною? 
– Мир всеяден. Ты еще не понял – всколыхнулось… Рождается в стремительном избытке. Клубясь во времени и вне. Изголодав-шись в былом непониманье, изловчившись ловить почти что
слету ... Миру нужно многое – насколько не смертельно…


Льдинкою в подтаяшем пломбире грязь хрустит подмерзшая.

– Представь. Вот я на редкость знаменит. Вполне заслуженно. 
– А я не ненормальный – возражать.
– И вот меня забудут. И все. И смерть, и стыд, и прах, и срам.
– Конечно. Два часа до встречи с незнакомкой ты счастлив был до 
глупости. И что? Схлестнулись. Не совпало. Разошлись. 
– Запой.
– Да-да о том, что жизнь смешна, о том, что солнце мартовское льется, подкрашивая охристой звездой поблекшие за зиму совершенства; о том, что спотыкается рука о кисть и краски, по теплу изжаждав (когда куда важнее удержать меж пальцев проскользнувшее тепло, пока воображение рисует, покачивая ласковый цветок, с ладонью лепестки переплетая, картины многословные)… Мы все цветы в лучах весенней манны. И счастливы друг друга отпускать, по-новому на встречу расцветая. Запой о том, что жизнь не иссушима в стремленье обретать и наполняться… Не хочешь быть счастливым? Ну, не надо.
– Хочу… И я, по-моему… Вот-вот…

Что важнее помыслов? Как только свел себя до пригоршни грошей, призрачного мненья, медных труб – лишись, разочаруйся: ты нигде. Тебе отвратно. Жизнь неутолима, полна всего, пока она живет. Не- утолим и ты. Не умаляйся. Не бойся мимолетного дыханья любого ветерка любых морей. Но не преследуй в камне ощущений. Не будь навязчив. Дафну скроет лавр. Его ли ты преследовал? Едва ли…

Образ и подобие. За ними образ мысли. Свет воображенья…

Да не убий, не гневайся, не мысли о ближнем, как «ничтожество», «безумец»; мирись, не распыляйся на соблазн и не клянись; и не противься злу, пока возможно; отдавай, дари; люби врагов, их нет, благословляй; люби себя и что себе, другому желай и делай.

…«Бережно лепи». Бог некогда на просьбу человека: «О, дай мне счастья, Боже», – протянул остатки глины: «Вылепи, любезный, что чувствуешь».

Языческую Русь крестили? Как придется. Поняла ли? Не думаю.

«Я меч принес, не мир…». Мне слышится, чуть слышно говорил, со вздохом горестным. Любовь основа мира. Задуманного кем-то. 

Ничего дешевле жизни нет и ничего дороже ложных истин. 

Проживайте. То, «без чего никак», сильней всего мешает...

Сочиняйте, со-творяйте, воображайте, сейте. Пусть ведет свободное дыхание любви. Вода и плуг. И радуга в сердцах. И мир прекрасный… невообразимо? Ведь кто-то все когда-то сочиняет…

Розовая россыпь детских лилий на ветках. Желтая пыльца колдует в лужах малахит, нанизывая кольца зыбкие на срез воды. 
Рябина в дымке терпкой. Старая сосна мягко распускается свечами, млеющими соком. В облаках длинные шагаловские дивы – бирюзой обтрепанной.
Береза в скрученных стручках неторопливо кисточки вытягивает. 
Брызги яблони и вишен – по земле матовой от свежести. Мазками крыльев разлетаются в цветах бабочки… 
К согревшейся ночи соловьи крадутся голосами, трогая разлившуюся темень, прежде чем раскованно теченьем сквозь теченье времени нырнуть в небо, плоть листвы… телесный звук, плод воображения под сердцем … рядом разыгравшейся весны… 

…Ты видел торговцев библейской нирваной?
Глаза немые. Мысли застеклились. Движенья душ и разума на чашке весов аптекарских могли бы умоститься. Во льду страниц замерзли голоса негромких дев, досадливых царей, наложниц виноградное дыханье все сношено в картонных башмаках по лестницам изменчивых секунд. Все стало тенью солнечной. 
Искусство, решившее в искусственном смиренье, гордыни ли, неопытности жизнь огранкой виртуозной приручить, уместится в приглаженном овале. На памятнике о себе самом. Ласкает сердце вольным совершенством зеленый блик стекла. А за стеклом я вижу, где художник притомился рукой, заказом, в сон клонило летний – его, меня, где мысль не удалась. Всецелое уютно впечатлило.
Жизнь хороша и так. Искусство вечно лишь новым светом может оделить, творца земного счастья не лишая: от смерти напитаешься лишь смертью. Бегут по жилам птичьи голоса крылатой кровью. Птицам безразличны мои восторги. Но не мне. Когда сквозь души теплым смехом льется гармония и солнечным дождем круговорот вершит, и примиренье под небесами паруса; кто знает, какие двери вдохновенья ключ попутно находил. Миры какие... 

Вы говорите, что «Конфликт». А я скажу: «Преображенье» ».

«…В сказанном «что хотела» раскроется новое, вскоре. Дух Истины дышит… Бог познавал себя в движении творческом – увидел Он, что Мир хорош. Хотя всего, быть может, не увидел… Человек познается собой и во всем, раскрываясь; мысля, любя, создавая в прообразе чуда... 
Круженье, полет. Эволюция. Вечность творенья. Одно сквозь другое живет, обращая, рождаясь… Преображаясь в движенье вселикого света. Хлеб и вино перспективы и спрятанных сил. Я – моя любимая наживка…»