AlgART / Тексты
Такие разные роды: взгляд со стороны жены
Евгения Алиевская
Глава 1. Витя
Мне кажется, что беременных можно подразделить на две категории: одни (таких большинство) уповают на врачей, другие полагаются в основном на себя. Первый вариант — стандартный, не рассчитанный на какие-то нюансы, и женщина часто остается в претензии на медиков. Второй вариант — это, как правило, домашние роды. А если женщина не собирается рожать дома (боится, морально не готова, да мало ли чего)? Возможно ли родить, как считаешь нужным, в условиях стационара? Я пыталась найти ответ на этот вопрос, когда ждала ребенка. Прочитала уйму рассказов о родах. И все-таки информации было катастрофически мало. Может быть, мой рассказ хоть чуть-чуть кому-то поможет.
Начать с того, что детей у меня двое. Сын Витя появился на свет в мае 1995 года, сын Ахиллес — в ноябре 2006-го. К беременности я оба раза относилась сознательно. Не хотела чувствовать себя пациенткой, быть безвольной игрушкой в руках врачей. Короче говоря, хотела родить, как считаю нужным. В 95-м году мне повезло: подруга рассказала про курсы подготовки к родам, тогда чуть ли не единственные в городе. Располагались они в ДК МЖК и были ориентированы в основном на домашние роды (хотя руководство курсов и уверяло, что это не так). Рожать дома я не собиралась: в раннем детстве у меня была операция на сердце, и хотя прошла она удачно и никаких последствий не осталось, рожать дома я все-таки побаивалась. Тем более рожать в первый раз. Несмотря на это, курсы мне очень помогли. Там меня убедили, что беременность и роды — процессы естественные. А значит, чем ближе к природе и дальше от роддомовских стандартов — тем лучше. Этому же учила и книга Никитиных «Мы, наши дети и внуки», которую я с увлечением читала. Сознательное поведение в схватках (забота о ребенке, а не о себе), раннее прикладывание к груди, закаливание, динамическая гимнастика, кормление по требованию — все это было моей азбукой. Кроме того, курсы давали великолепный психологический настрой! Всю беременность я летала как на крыльях. Более того, вторую половину беременности я вспоминаю чуть ли не как лучшее время своей жизни. Я прекрасно себя чувствовала, гуляла, ходила в бассейн и не слушала своего гинеколога, которая всячески пыталась меня запугать. Перед родами она заикнулась о том, что мне с моим сердцем надо лечь в роддом заранее. Я не хотела. Впрочем, дискутировать по этому поводу с врачом мне не пришлось. Случилось непредвиденное: на 9-м месяце я заболела ветрянкой в тяжелой форме. С температурой 38°, с высыпаниями по полной программе. Бедный ребенок внутри затаился и пару дней не шевелился вообще.
Через три дня после выздоровления у меня неожиданно начались роды. Видимо, гинеколог где-то ошиблась в сроках, потому что обещала мне роды недели через две, а ребенок родился слегка переношенным (видимо, ждал, когда я выздоровею, чтобы не заразиться). И вот в одну прекрасную полночь я чувствую что-то типа схваток. Слабенькие такие, но регулярные, минут через семь. Я лежу, прислушиваюсь к ощущениям в животе. К утру схватки стали пореже, даже поспать удалось немножко. Когда проснулся муж Максим, мы посовещались и решили, что схватки пока редкие, в роддом ехать рано, так что пусть он на работу идет. Ушли они с моим папой на работу, а я дома рожаю. Ванну приняла, клизму поставила, сижу, группу Nirvana слушаю на полной громкости, тяжелая такая музыка. И мне очень весело. Сижу с часами, время засекаю. Решила ехать в роддом, если схватки будут стабильно через 3-4 минуты. А они как будто надо мной смеются: то через 4 минуты, то через 5, а бывает, и через 10. Вот уже народ с работы вернулся, а я все еще в начале родов. Как-то уже не по себе становится. «Что же, — думаю, — мне еще одну ночь не спать? Скоро сутки, как у меня схватки идут. Пусть они пока терпимые, спать-то все равно не дают!» И страшно среди ночи в роддом приехать. В общем, поддалась страхам, вызвала «Скорую» (до сих пор не знаю, правильно ли я сделала или надо было все-таки ждать «до победного»).
Привезли меня в роддом на Уралмаше. Я обрадовалась: он и тогда считался хорошим. Но там меня не взяли. Посмотрели на следы от ветрянки и говорят: «Еще нам тут с кожными болезнями не хватало! Откуда мы знаем, может, вы еще заразная? Поезжайте на Эльмаш. Раскрытие небольшое, ничего, доедете». И поехали мы на Эльмаш в 23-й роддом. Он, наоборот, считался самым плохим. Приехали, посмотрели меня: открытие всего 2 см. Проткнули пузырь. А потом вдруг до них дошло, что я уже сутки не сплю (хотя я твердила об этом с самого начала), и мне вкололи снотворное. Поспала я с ним пару часов. Проснулась от схваток. Сильных и частых. Родильная палата была очень мрачная, темная, холодная, вся каким-то железом уставлена, и кровать железная. Впечатление, будто рожаешь в кабинете стоматолога. Спать хотелось ужасно. Схватка начинается — я бегаю вокруг кровати. Кончается — плюхаюсь на кровать. Периодически выхожу к акушерке, спящей в коридоре, и спрашиваю с надеждой: «Посмотрите, еще не пора?», а она мне отвечает, что рано.
Но вот в 8 утра приходит новая бригада. Там молодая акушерка, злющая-презлющая. Смотрит меня на кресле и говорит, что головка уже близко: «Два раза потужишься — и родишь». А я понятия не имею, как тужиться. Мне и так больно. И страшно: как это голова такая через меня полезет, все мне там разорвет, боль адская, наверное. Я пытаюсь неумело что-то делать — ничего не получается. Акушерка на меня орет, как будто я специально плохо тужусь. Вколола мне что-то в вену. А я уже не соображаю ничего, что делать, тужиться или за иголкой следить. В общем, выпала у меня иголка из руки, тут она совсем взбеленилась. Потом пришла еще одна акушерка, постарше и поспокойнее. Кричат: «Ребенок же задохнется от того, что вы не тужитесь! Сами будете виноваты, что у вас ребенок такой-сякой!» Ну, тут у меня вообще истерика сделалась. Я ору «Да не могу я!» и пытаюсь тужиться, как умею. А я никак не умею! Счастье, что та, которая постарше, догадалась мне наконец объяснить, как лучше ноги поставить и за что руками схватиться. После того, как на меня перестали орать, дело пошло. Они кричат: «Хорошо, давай еще!» Головка родилась быстро, хотя между потугами промежность разрезали. Шейка матки тоже была вся в разрывах, под общим наркозом зашивали. Ребенок родился слабый, гипоксийный, гипертонусный. С нарушениями спинномозгового кровообращения. Наверное, из-за моей ветрянки. А также из-за обвития пуповины и моего неправильного поведения в потугах.
Однако, как ни странно, от родов впечатления у меня остались позитивные. Ничего страшного, скорее забавно. Адских родовых болей я не почувствовала, никаких особенных гадостей врачи со мной сделать не успели (страшно подумать, что было бы, если бы я приехала в роддом при первых схватках!) Зато ребенку досталось — как будто он принял удар на себя. В первый год жизни у него были проблемы и с головой, и с опорно-двигательным аппаратом. Он не ползал, не мог встать самостоятельно — пока мы не нашли хорошую массажистку. К счастью, все это позади.
Мои мечты о том, как я буду воспитывать ребенка, тоже разбились вдребезги. Никакого раннего прикладывания к груди не получилось: Витьку мне принесли только на четвертые сутки, первые три дня он лежал в изоляторе. Врачи мотивировали это тем, что он тоже может заболеть ветрянкой, и они должны его наблюдать. Любоваться на ребенка разрешено было только издали, один (!) час в сутки: с 17 до 18 ч. Когда после долгих просьб мне, наконец, принесли его вечером кормить, это была такая радость! Увы, на другое утро ребенка «забыли» принести, несмотря на многократные напоминания. Когда я приплелась к ребенку в изолятор, медсестра сказала мне ледяным тоном: «Женщина, идите отсюда!» Поскольку я не уходила, она соизволила пояснить: «Сейчас пересменка, все равно никого нет. Какое кормление в полвосьмого!» Ребенка мне принесли только в обед. С «утешительным» известием: «мы тут его сами покормили уже».
В общем, послеродовое пребывание в этом роддоме я вспоминаю как страшный сон. У меня до сих пор щемит сердце от воспоминаний, как мой ребенок, завернутый в желтую застиранную пеленку со смешными пчелками, мирно спит, не замечая ужаса, царящего вокруг. Такой контраст: милый сопящий малыш в трогательной пеленке и казенный быт 23-го роддома… Почему-то медперсонал считал за людей только младенцев, да и то с натяжкой. К матерям же относились как к недочеловекам, которые и родить-то толком не смогли (один врач так и сказал мне: «ваш организм с беременностью не справился!»), и пеленать не умеют, да еще и мешают делать с детьми то, что «положено». Видимо, чтобы легче было с нами управляться, нас постоянно запугивали: если мы не будем выполнять всех рекомендаций, ребенок заболеет, останется инвалидом, а то и вовсе умрет. Так, один молодой врач с видимым удовлетворением заявил мне, что после роддома мы поедем в инфекционную больницу, потому что ребенок еще может заболеть ветрянкой (недели через две-три). На мой робкий вопрос, нельзя ли нам пока побыть дома, он внушительно сказал, что если ребенок заболеет, это будет генерализованная форма с высыпаниями на внутренних органах, и мы можем не успеть доехать до больницы. После беседы с этим специалистом я рыдала часа полтора. Теперь-то я знаю, что ни малейшей вероятности заболеть у ребенка не было, поскольку он получал через плаценту мои антитела, а к родам я уже вылечилась. Но врач, похоже, получал некое садистское удовольствие от того, чтобы доводить молодых мам до истерики. А может, это был для него способ повышения самооценки.
Неудивительно, что ехать после роддома в 5-ю детскую больницу я отказалась наотрез. Еще одна больница?! Ни за что!! Домой, только домой! И хотя проблем у нас было полно, за год мы с ними справились. Потому что дома и стены помогают — в отличие от «казенного дома».
Глава 2. Ахиллес
Мой второй ребенок был запланированным и желанным. Мы с Даней, моим вторым мужем, захотели снова стать родителями далеко не сразу. Но после четырех лет совместной жизни поняли: пора! Бросили предохраняться, но желанная беременность все не наступала. Зимой 2006 г. мы поехали в Прагу. Там на Карловом мосту, держась за статую святого Яна Непомуцкого, исполняющего желания, я попросила о ребенке. Как только мы вернулись домой, оказалось, что я беременна.
С гинекологом мне на сей раз повезло: она оказалась «пофигисткой» и особо меня не дергала. Правда, поскольку мне уже исполнилось 40 лет, она все-таки отправила меня в Центр планирования семьи и репродукции на ул.Флотской. Там приходилось по полдня сидеть в переполненном коридоре, ходить из кабинета в кабинет. Зато УЗИ делали бесплатно и достаточно качественно. Как известно, начиная с 40 лет резко возрастает вероятность родить дауна, чего я жутко боялась. В 40 лет шансы составляют 1:110, то есть около 1%. Говорят, раньше у нас практиковали раннюю диагностику плода, как за рубежом, но сейчас этого нет. И вот на сроке 23 недели мне предложили сделать кордоцентез — анализ крови из пуповины плода, позволяющий выявить генетические отклонения будущего ребенка. Я удивилась: неужели на таком сроке можно сделать аборт? На меня посмотрели как на маленькую и сказали: «Конечно, можно! В прошлом году мы выявили 18 случаев даунов и прервали беременность». И все же соглашаться на эту процедуру мне совершенно не хотелось. Во-первых, было страшно протыкать живот иголкой. Во-вторых, я боялась, что последствия процедуры помешают мне поехать отдыхать в Крым. В-третьих, вероятность выкидыша после кордоцентеза составляет 1–4%. Наконец, я подумала: что буду делать, если результат окажется плохим? Ребенок уже вовсю пинался. И я просто не смогла бы убить его, даже если это даун. Поделилась сомнениями с Даней. Даня сказал: «Ну что делать? Если даун — будем воспитывать дауна». В общем, я пошла на Флотскую с твердым намерением от кордоцентеза отказаться. А уж как меня уговаривали! На УЗИ установили многоводие («это обычно бывает у даунов»), «гольфный мяч» — точка в сердце плода, которая иногда появляется в середине беременности (тоже «аргумент в пользу дауна»). Хорошо хоть скрининговые анализы крови у меня были нормальные! Я сказала, что аборт делать все равно не буду, и от меня отстали. Потом знакомая гинеколог рассказала мне, что на Флотской сейчас три человека пишут диссертации по кордоцентезу, им нужен статистический материал, вот они всех и агитируют. У меня немного отлегло от сердца. Кстати, пока я решала, делать ли кордоцентез, ребенок в животе почти перестал ворочаться, как будто замер от страха. А когда я сказала «нет», обрадовался и стал пинаться по-прежнему.
Так что в Крым мне съездить удалось, и это было прекрасно. Мы жили в пяти минутах ходьбы от моря. Купались по пять раз в день, гуляли, лазили по небольшим горкам. Только на экскурсии не ездили: трястись целый день в пыльном автобусе как-то не хотелось. Странно, но за 20 дней я не встретила ни одной купающейся беременной! Да и среди гуляющих беременные попадались крайне редко. Видимо, врачи так всех запугивают, что никто просто не рискует ехать на юг.
Когда вернулись домой, встал вопрос о курсах подготовки к родам. Памятуя, как помогли мне курсы в первый раз, я снова жаждала психологической поддержки. Кроме того, мне хотелось, чтобы какие-нибудь грамотные люди просветили моего мужа, помогли ему настроиться на радостные роды. Но как найти подходящие курсы, я понятия не имела. Вспомнила, что пару лет назад жена друга ходила на какие-то курсы и позвонила ей. Она рассказала мне про центр «Лада», и я поняла, что это как раз то, что мне нужно.
Из всех программ мы выбрали краткий курс. Мне казалось, что я и так неплохо ориентируюсь в предмете, надо только освежить свои знания. На полный курс было жалко и денег, и времени: до «Лады» ездить далековато, а машины у нас нет. Да и роды уже приближались. Может быть, мы сделали ошибку, и стоило все-таки предпочесть полный курс, хотя бы лекции: толку было бы больше. Краткий курс вела Татьяна, молодой акушер-гинеколог. Мы узнали от нее массу полезного, учились правильно вести себя в схватках и потугах (это впоследствии оказалось наиболее ценным). Однако искомого психологического настроя я не получила. Более того, занятия в «Ладе» скорее меня напрягали. Видимо, сказалось медицинское образование преподавателя. Время от времени нам намекали, что роды — дело непредсказуемое, счастливый конец совершенно неочевиден. Однажды упомянули о возможном отслоении плаценты, когда плод может умереть в течение 15 минут. То есть негатива хватало. А вот позитива лично мне было недостаточно. Нам рассказывали о неких идеальных моделях, но было непонятно, как осуществить их на практике. Например, что делать, если хочешь рожать в роддоме, но по своему сценарию. Татьяна считала, что лучший способ — договариваться с конкретным врачом, ибо при официальном договоре с роддомом все деньги получает страховая компания. Но при договоре с врачом нужно было рожать в его смену, значит, подразумевались плановые роды, что противоречило требованию естественности процесса. Конечно, теоретически можно договориться с зав. отделением, который примчится в роддом по первому вашему зову, но, по логике вещей, это сложно и очень дорого. Когда мы пытались выяснить, как выйти на врачей, с которыми можно договориться, Татьяна отвечала, что у нее есть знакомые только в 27-м и 40-м роддоме. Но 27-й закрывался на чистку, а 40-й Татьяна характеризовала как самый плохой в городе. Получался замкнутый круг. Я безуспешно пыталась разрешить задачу, как и в каком роддоме рожать. Рожать дома в 40-летнем возрасте после операции на сердце казалось полным безумием. Особенно после прослушанных лекций.
ОММ мы тоже отвергли: Татьяна утверждала, что там куча инфекции и «стафилококки по стенам ползают». Оставались 20-й и 14-й. В 14-й я не хотела категорически: отзывы, которые я прочла о нем в Интернете, меня совсем не вдохновили, хотя роддом считается лучшим в городе. Мы с Даней поехали на Химмаш, в 20-й: отзывы о нем были хорошие, да и роды там стоили не так дорого (в моем случае — 14 000 рублей). Но в 20-м сказали, что с таким сердцем меня не возьмут и мне прямая дорога в 14-й. Я ревела в три ручья и говорила, что 14-й — это тюрьма. Даня меня утешал: он считал, что я преувеличиваю. Но я оказалась права.
Мы приехали заключать договор в 14-й роддом. Роды по первой категории стоят там 18 000 рублей, по второй, более сложной, 23 000 рублей. Категорию определяет врач, и за консультацию надо заплатить еще 500 рублей. Плюс 2000 рублей за партнерские роды (причем врачи имеют право в последний момент мужа не пустить, тогда деньги обещают вернуть).
Зав. отделением патологии беременных Людмила Анатольевна Рюхтина поначалу произвела на нас хорошее впечатление. Ознакомившись с моей обменной картой и приложенными бумажками, она ужаснулась: врач УЗИ областной больницы поставила мне аневризму сердца, что обычно бывает после инфарктов; и хотя в городском кардиоцентре этот диагноз на словах не подтвердили, противоречить заключению вышестоящей организации они не имели права. Рюхтину поразило, что с таким диагнозом я ни разу не лежала у них на сохранении. Она тут же принялась звонить в мою женскую консультацию, чтобы лично сделать внушение гинекологу, у которой я наблюдалась. Мои возражения, что сердце меня не беспокоит, и вообще я себя прекрасно чувствую, действия не возымели. Рюхтина сказала, что заключит со мной договор только после того, как я лягу в отделение патологии на обследование. Честно говоря, напугала она нас изрядно.
И вот в воскресенье легла я в отделение патологии беременных 14-го роддома. Срок у меня был 37 недель. В приемнике меня осмотрела молодая врач и сразу назначила капельницу — магнезию. На мой робкий вопрос, зачем мне капельница (ведь я, собственно, легла сердце обследовать), она агрессивно ответила: «Потому что у вас отеки, потому что у вас гестоз и кровь белок уже не держит!» «Странно, — думаю, — вроде все у меня в порядке было, пешком хожу по несколько часов — и ничего». Но поначалу спорить не стала. Кстати, на следующий день мне воткнули после капельницы внутривенный укол, я даже пикнуть не успела. «Что вы мне поставили?» — спросила сестру. — «Не скажу!» — кокетливым тоном ответила она. — «Как это не скажете?» — «А вот так!» Через час она снова зашла в нашу палату: «Алиевская, я решила сказать вам, какой укол я поставила! Это была глюкоза!» От такого «юмора» становилось не по себе.
В 14-м роддоме два отделения патологии беременных, и попала я не к Рюхтиной, а к Миляевой Наталье Маратовне. Поскольку договор со мной еще не был заключен, меня отправили в 5-местную палату. И я окунулась в больничный быт.
В гардеробе мне велели переодеться в рубашку и халат, а трусы сдать вместе с верхней одеждой. Впоследствии я узнала, что ношение трусов строго запрещено. Так, три дня спустя перед походом в диагностический центр на обследование я проговорилась, что в палате у меня есть еще одна пара. Гардеробщица в ответ раскричалась, что не примет у меня одежду, пока я не принесу ей эти трусы (потом, к счастью, о своей угрозе позабыла). Казалось бы, мелочь. Но мне вспомнилось одно место из воспоминаний Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» (к слову, тюремные ассоциации во время моего пребывания в этом заведении возникали постоянно). Так вот, в ГУЛАГе были запрещены лифчики, и Гинзбург с соседкой всячески исхитрялись, пряча эту деталь туалета при обысках. Зачем прятали? Да чтобы сохранить свое человеческое достоинство («Ходить распустехой было страшно оскорбительно» — пишет Гинзбург). А я по вечерам надевала вместо халата любимую футболку и штаны, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя человеком, а не пациентом-заключенным.
Почему заключенным? Потому что покидать отделение нельзя — так же, как и видеться с родными. Говорят, лет пять назад свидания разрешали, потом почему-то запретили. Мотивируют это опасностью инфекции: «у нас ведь роддом!» Звучит абсурдно: во-первых, после родов к «коммерческим» мужей пускают даже в палаты; во-вторых, состав отделения патологии постоянно обновляется, и вновь прибывшие, естественно, тоже не стерильны. Лишить беременную женщину контактов с внешним миром — жестокость, ничем не оправданная. Хорошо, что сейчас есть сотовые телефоны. Но по телефону нельзя обнять любимого человека, заглянуть ему в глаза, зарядиться его энергией. Впрочем, если очень просишь, врач может отпустить домой на выходные или просто погулять. А может и не отпустить. Моей соседке по палате врач не разрешила переночевать дома, сказав: «Если я тебя с ночевкой домой отпущу, ты начнешь хозяйством заниматься, еще роды спровоцируешь! Поэтому — только погулять». Замечу, что соседка — не ребенок, а человек вполне самостоятельный, директор небольшого предприятия. «Вольноотпущенникам» дают бумажку, по которой можно получить в гардеробе одежду. Без записки врача одежду не выдадут. Я видела однажды, как тихая худенькая девушка в очках, похожая на мышку, еле слышно просила выдать пальто, потому что на следующее утро ей надо было ехать на какой-то анализ. Подозрительно изучив протянутую бумагу, гардеробщица в выдаче отказала: мол, завтра и придешь, мы с восьми работаем.
Еще одна «гримаса» режима: беременных будят в 6 утра, чтобы измерить давление и температуру. Поскольку тонометр один на все отделение, а градусников три, приходится отстоять очередь (!!!). Недолго, минут 10-15 (температуру все пишут «от фонаря», иначе очередь растянулась бы на час). Но уснуть после этого снова обычно непросто. Вскоре подлый внутренний будильник стал поднимать меня ровно в 6, то есть именно тогда, когда очередь максимальная. Помучившись пару дней, я пришла к заведующей и спросила, можно ли мне мерить давление своим аппаратом. Заведующая, улыбаясь иезуитской улыбкой, сказала, что можно, но только с 6 до 7 утра, ибо это время для измерений считается оптимальным. Спрашивается: это что, реанимация для гипертоников? Обычно чуть-чуть повышенное давление было у 1-2 человек из отделения. Вообще, в русских больницах существует странная традиция ни свет ни заря мерить температуру. Но ведь это можно делать по-человечески! В послеродовом отделении градусник приносили в палату, говоря «когда померяете — отдадите на пост»; даже свет при этом не зажигали. В отделении патологии в ответ на жалобы сестры смеялись: «ничего, скоро ляльки вам спать не дадут — привыкайте!» В общем, утонченное издевательство над женщинами, которые вот-вот родят. А ведь роды — тяжелая работа, высыпаться перед ними очень важно, что неустанно подчеркивали нам на курсах. Но здесь никого это не волновало.
Бытовые условия в отделении — типичные для советских больниц. Скажем, в туалете в двух кабинках из трех не включался свет, а в одной еще и смыв не работал. В душе два дня из обоих кранов текла только горячая вода, так что мыться было невозможно. Правда, потом все починили (правда, вскоре одна лампочка опять перегорела, а смыв сломался). Хорошо уже и то, что в душ почти никогда не было очереди. Столовая поразила меня гораздо больше, хотя в еде я крайне неприхотлива. Честно скажу, таких совершенно черных алюминиевых ложек и вилок я не видела давно. «Что же вы свои не принесли?» — недовольно поинтересовалась тетка на раздаче. Ну кто бы мог подумать, что, заплатив почти тысячу долларов, надо тащить с собой в больницу ложку! Хорошо я хоть кружку свою догадалась взять — казенные стаканы выдавали чуть ли не со скандалом. Еда была условно-съедобной — за исключением макаронных изделий, которые всегда лежали на тарелке серым комком. Я думала, такие уже не выпускают, во всяком случае, в магазинах я их давно не видела. Хуже всего было то, что порции совершенно микроскопические, заметно меньше обычных столовских. Когда у моей соседки по палате началась аллергия, ей запретили есть все, кроме больничных каш. В результате она все время ходила голодная. Однажды попросила на раздаче: «Можно побольше каши?» Ей грубо ответили: «Нельзя, не положено!» Замечу еще, что ужин там экстремально рано: в 17-17.30. Видимо, кухонным работникам хочется пораньше домой. А ты попробуй доживи до завтрака, который в 9! Хорошо хоть холодильники есть…
Из развлечений имеется телевизор. Он показывает целых две программы, и его разрешают включать на 4 часа в сутки, с 18 до 22. Впрочем, от скуки я не страдала. Процедуры, анализы, разговоры с соседками занимали почти все время, даже почитать толком не удавалось. В медицине я не специалист, поэтому критиковать назначения врачей права не имею. На мой непросвещенный взгляд, всем прописывали почти одно и то же: уколы глюкозы, капельницы с магнезией — от отеков (которые по статистике имеются у 75% беременных, но не всем «повезло» попасть в патологию), уколы Но-шпы — готовить шейку. После этих болезненных уколов очень сложно было уснуть на тамошних кроватях, обитых железными листами. Если курс уколов-анализов кончается, а выписывать беременную пока не хотят, ей обычно назначают анализ мочи по Зимницкому: не скучай, дорогая, бегай с баночками каждые три часа, в том числе и ночью…
Почему никто не выступает против этих бредовых порядков? Более того, их считают чем-то вполне нормальным. Ну, поворчат немножко в палате, этим дело и ограничивается. Одна из причин — страх. Беременная женщина часто боится, что все пойдет не так, что она может навредить будущему ребенку. Поэтому те, кто заключил контракт, нередко ложатся заранее по собственной инициативе. Например, если им сказали, что у них старая плацента, плохая КТГ и т. п. Этот факт может и не подтвердиться, но женщина-то уже тут! И персонал этими страхами умело пользуется. Еще один распространенный мотив — женщина хочет рожать здесь бесплатно, роддом-то считается хорошим! И вот врач ее запугивает: не будешь слушаться — рожать к себе не возьмем! А куда же, интересно, ей идти, если она на Уралмаше прописана? И все-таки она боится: вдруг в 40-ю увезут…
Но главная причина в другом. Все мы дети советской системы, даже самые юные. «Мы не рабы, рабы не мы» — это не про нас. Советский строй извратил наше понимание вещей, и нам уже не кажется странным, что медсестры в отделении чувствуют себя хозяйками положения, величают себя по имени-отчеству, а больным говорят «ты». Или что женщины в столовой — хамки . Или что больничный быт организован так, чтобы было удобно персоналу, а не пациентам. Ведь это же государственная больница! Вот если бы частная — все было бы по-другому… Да нет же, дело не в частном-государственном. Просто если работаешь с людьми, к ним надо относиться по-человечески. Эта способность не покупается за деньги, она или есть — или ее нет. Поэтому и в отделении патологии есть пара приличных сестер, которые относятся к тебе, как к человеку, а не как к быдлу. Вряд ли им за это доплачивают. Конечно, будь больше денег — можно было бы жестче отбирать медперсонал. Но дирекции роддома это просто не нужно. В итоге люди недобрые, решающие за счет других свои психологические и прочие проблемы, чувствуют себя здесь вполне комфортно. Это именно Система. Она как бы безлика, и вместе с тем состоит из множества лиц: врачей, сестер, работников приемного отделения. И даже люди, вроде бы хорошие, все равно служат ей, Системе. Она ориентирована не на беременных, а на удобство медиков и хорошие показатели роддома. Унижение человеческого достоинства на этих цифрах никак не отражается. Оно вообще ни на что не влияет, пока сами беременные говорят: а что? подумаешь! ничего особенного! во всех больницах так! И пока все будут так считать — ничего не изменится.
Под конец я как-то притерпелась к больничным порядкам. Даня был в шоке, говорил, что не узнает меня. Мы часами ругались по телефону. А на меня такое отупение нашло, что было уже все равно. Мне даже казалось, что у меня хватит сил провести здесь оставшиеся до родов недели. Наступила пятница, 5-й день моего пребывания в отделении патологии. До 2-х часов ночи под окнами орали и пускали ракеты новоиспеченные отцы. Потом я не могла уснуть, обдумывая детали предстоящего разговора с заведующей. В 6 утра нас, как обычно, разбудили мерить давление. Только уснули — в 7 утра прибегает сестра, включает свет и кричит, чтобы мы убрали продукты в холодильники, ибо ожидается комиссия СЭС. Плетемся на кухню, что-то убираем, ложимся… Около 8-ми меня снова будят на неожиданный анализ крови. После этого на завтрак я уже не пошла, но заснуть все равно не удалось. И после этого как будто пелена с глаз упала! Что я тут делаю?! Сердце мне обследовали, ничего плохого не нашли, с беременностью моей тоже все в порядке. Пора домой!
Требую у лечащего врача, чтобы меня выписали. Это молоденькая девушка, заменяющая заболевшего штатного доктора, судя по всему, практикантка. Она совершенно не против меня выписать, говорит: «если дома сами зарожаете — очень хорошо!» Но через час снова приходит: «С вами хотела побеседовать заведующая…»
Прихожу к заведующей. Она выписывать меня не хочет. Говорит: ну вот, как раз сегодня 38 недель, начнем готовить шейку, затем плановые роды… кардиолог написала вам рекомендацию «плановые роды в 38-39 недель»… Я начинаю спорить: шейка не готова, ничего не готово, плацента хорошая, какие роды? Я за естественные процессы, я против плановых родов. Роды на окситоцине очень болезненны. Плюс приходится лежать, а это тоже дополнительная боль. Она: не обязательно лежать, с этой капельницей можно ходить… вам с вашим сердцем нужно рожать днем, в плановом порядке… когда все специалисты на месте — и кардиолог, и анестезиолог хороший… Я: но ребенок-то явно еще не готов появляться на свет! какой это будет стресс для него! Она: ну, роды в любом случае стресс — и для женщины, и для ребенка. Я: так зачем еще этот стресс усугублять?! Начинаю что-то плести про энергетику. Она смотрит на меня удивленно: не знаю, какие книги вы читали… Потом говорит, что у нее большой опыт, что я у них не первая, и все женщины с сердечными проблемами рожают планово. Тогда я гордо заявляю, что я — не все. Что, по моим наблюдениям, большинство беременных к родам не слишком готовы. А я к этим родам готовилась — морально, физически, теоретически. Ходила на курсы, поддерживала себя в форме, тренировалась: «Наверное, не все женщины каждый день репетируют поведение в потугах!» (это была правда — благодаря «Ладе» я тренировалась даже в больнице). В общем, я хотела выписаться. Без вариантов. И была готова ради этого написать отказ от лечения.
Тогда заведующая сменила тактику. Она сказала, что, согласно контракту, я должна выполнять предписания врачей. А если я их не выполняю, контракт можно и расторгнуть. Но мне уже было все равно. Я сказала: ну, если вы считаете, что другого выхода нет, я готова и расторгнуть. Тогда она заявила, что пойдет к начмеду посоветоваться: может ли роддом в такой ситуации сохранить контракт.
Уж не знаю, ходила она к начмеду или нет. Через пару часов, когда я встретила ее в коридоре, она мне улыбнулась и сказала, что отпускает меня домой. Про расторжение контракта речи нет. Вскоре приходит лечащий врач с бумагами, которые я должна подписать (что я беру на себя ответственность и т.п.) Мне настоятельно рекомендуют вернуться в 40 недель, если схватки до тех пор не начнутся. Я обещаю. Радостно звоню мужу, и он приезжает за мной. Я победила! Свобода!!! Совершенно обалдевшие от неожиданного счастья, мы идем пешком до метро.
Следующие 2 недели проходят в трудах. Покупаем вещи для ребенка, усиленно занимаемся сексом (в том числе чтобы лучше подготовить шейку), муж делает мне массаж промежности с эфирными маслами. Жду начала родов, но схваток все нет и нет. Начинаю дергаться, волноваться: неужели придется вернуться в больницу?! Ищу в Интернете, как можно ускорить роды. Пробую все, что можно — вплоть до касторового масла. Ничего не помогает. Наконец после долгой пешей прогулки по берегу озера Шарташ чувствую нечто, похожее на схватки. Но они быстро прекращаются. На следующее утро идем гулять снова. И снова схватки! Постепенно они становятся регулярными. Возвращаемся домой, схватки уже чуть ли не каждые 5 минут, правда, слабенькие. Поскольку в роддом я намерена приехать как можно позже, решаю лечь поспать, набраться сил — пока схватки еще позволяют. Ложусь и с грехом пополам засыпаю. Когда утром просыпаюсь, схваток как ни бывало.
Шла 41-я неделя. Живот достиг чудовищных размеров. На последнем УЗИ за 3 недели до этого мне сказали, что плод у меня 3400 граммов. Я начала напрягаться: каких размеров мой ребенок сейчас? Я-то ведь маленькая, удастся ли его родить самостоятельно? Еще в утробе мы назвали его Ахиллесом — может быть, он действительно решил стать богатырем? Да еще на сайте «Лады» я прочитала душераздирающий рассказ KIZZA и ее мужа, как она родила 5-килограммовую девочку, и у нее открылось кровотечение. У меня возникло ощущение, возможно, ложное, что эта девушка чуть не умерла. Очень не хотелось испытать что-то подобное. Ведь беременные всего боятся! И вот я пошла сдаваться в роддом, робко надеясь, что схватки начнутся там.
Заведующая встретила меня с чувством глубокого удовлетворения, как будто она так и знала, что самой мне не родить. Меня быстренько обследовали. На УЗИ сказали, что плод 3900, плацента старая. Зато шейка была уже мягкой. Вроде как пора рожать. УЗИ выявило многоводие, и врач сказала, что из-за него голова ребенка еще долго может не прижаться. Мол, ждать естественного начала родов неразумно. Осмотрела меня и кардиолог. Написала в списке рекомендаций эпизиотомию (разрез промежности) и эпидуральную анестезию. На мой робкий вопрос, нельзя ли обойтись без этого, она ответила: «Я пишу по алгоритму, а вы можете отказаться!» Если на эпизиотомию я была, в общем, согласна, то насчет анестезии сильно сомневалась. Я ведь уже родила одного ребенка без обезболивания! Кроме того, меня ужасала перспектива 10-12 часов валяться полупарализованной — а ребенок при этом как же? страдает где-то один? Врач сказала, что при эпидуральной анестезии тужиться нельзя: значит, ребенка будут выдавливать? или накладывать щипцы?! да и вообще — зря, что ли, я тренировалась правильно тужиться? Наконец, я боялась вставлять катетер. В итоге решила от анестезии отказаться. На меня посмотрели как на ненормальную: другие 3000 руб. за это платят, а мне бесплатно предлагают! Лечащий врач Ксения Евгеньевна и заведующая долго на меня давили, в результате я написала еще один отказ — от анестезии. Пишу, а самой страшновато: вдруг будет совсем невмоготу?
Мне по-прежнему настоятельно предлагали плановые роды. Взвесив все «за» и «против», я согласилась. Мне казалось, что если я потяну еще недельку-другую, у меня родится 5-килоограммовое чадо. Сама я его родить не смогу, по крайней мере в стандартные 12 часов. В результате мне сделают кесарево, и будет только хуже. В общем, страхи, страхи и страхи… Я решила выбрать из двух зол меньшее и скрепя сердце согласилась рожать планово.
В этот день лечащий врач торжественно заявила нам с соседкой, что отсутствие свиданий, конечно, минус, но сейчас этот минус снимается, ибо она отпускает нас гулять! Ко мне приехали муж с сыном. Погода стояла противная: ветер, поземка. Мы дошли до ближайшего леса и бродили там по первому снегу. Вернулась в роддом — врач меня дожидается. «Ну вот, — говорит, — завтра пойдете рожать! Я рада, что вы приняли правильное решение!» И вот собираюсь я с вечера в родовую, а у самой слезы бегут. Обидно ужасно: так хотелось родить самой! Звоню Дане, он меня ругает, говорит, что на роды надо настраиваться, а не киснуть. Беру себя в руки и собираю вещи. В родовой книги запрещены, а я без них не могу. Да и сам принцип возмущает. Поэтому тщательно прячу среди «послеродовых» вещей карманную Библию и ложусь спать.
Утром поднимаюсь в родовую. Врача зовут Людмила Ивановна, акушерку — Людмила Дмитриевна. В 8.20 мне прокалывают пузырь. Через час приезжает Даня. Схватки начинаются только около 10-ти, слабенькие такие. Потихоньку усиливаясь, к часу дня они становятся весьма ощутимыми. К сожалению, кровать, на которой я лежу, по совместительству гинекологическое кресло. И залазить на нее приходится, как на кресло, просто так плюхнуться не выходит. Так что отдыхать на кровати между схватками не очень-то получается, предпочитаю стоять. В час дня врач смотрит меня и заявляет: «Раскрытие ноль. Давайте капельничку поставим!» Я в шоке. Как это — раскрытие ноль? Я уже с трудом терплю схватки! Тем не менее на капельницу с окситоцином мы пока не соглашаемся, просим подождать еще часик. Врач с сомнением хмыкает: мол, чего тут ждать! — и уходит. Между тем схватки сильнее не становятся. Через полтора часа я соглашаюсь на окситоцин: боюсь, что на слишком долгие роды не хватит сил, да и безводный период нельзя затягивать до бесконечности, ребенка жалко. Мне ставят капельницу, и понеслось! Очень скоро боль становится просто дикой. Лежа с капельницей, я мечтаю о том, чтобы встать, но когда мне разрешают встать, оказывается, что это ничуть не легче. Акушерка учит меня правильно дышать, но я ничего не соображаю. Мне больно, больно!! В первые роды не было ничего подобного!! Я корчусь на карачках возле кровати и, такая скотина, совсем не думаю о ребенке. Только Даня как-то приводит меня в чувство, и я хотя бы пытаюсь дышать правильно. Даня массирует мне точки на бедрах, это как-то меня успокаивает. Вообще, мне очень жалко женщин, которые рожают без мужа. Мучиться в одиночку, среди равнодушных людей — врагу не пожелаешь! Ощущение, что кто-то близкий рядом с тобой, что он не бросил тебя в беде, очень помогает. Увы, спасти меня от боли Даня не может, а боль постепенно становится совершенно невыносимой. Я впадаю в панику. Мне кажется, что я не выдержу. Это самые ужасные минуты. Даня убеждает меня, что я справлюсь — так хочется ему верить!!
Но постепенно мне становится чуть легче. По-прежнему ужасно больно, но у меня появляется чувство, что я, может быть, и вытерплю все это. Начинается другая смена, и приходит новый врач — молодая здоровенная девица. Осматривая меня, она так грубо роется в моих внутренностях, что я впервые за этот день испускаю совершенно дикий вопль. Через некоторое время врач с акушеркой приходят снова и велят мне тужиться. Я тужусь, совершенно забыв, как надо дышать. Меня ругают. И тут я вспоминаю, что, собственно, нужно делать: все-таки не зря тренировалась. Тем не менее мне говорят, что тужусь я «на троечку». А если бы я вообще не училась тужиться? Страшно подумать!
Этап потуг тянется мучительно долго. Силы кончаются, бедра уже не выдерживают, а ребенок где-то застрял. «Сделайте мне эпизиотомию! Мне кардиолог прописал!» — кричу я в припадке малодушия. «Уже голова по уши вылезла — какая тебе эпизиотомия!» — отвечают врач с акушеркой. Еще одна попытка — и голова наконец рождается. Врач смеется: «Скажи спасибо, мы спасли твою промежность!» И правда, у меня ни одного разрыва — кто бы мог подумать! Не зря мы готовили промежность и шейку, не зря учились!
Дальше все помню как во сне. Мне показывают ребенка, кладут на живот. На вид он вылитый татарчонок. «Ничего себе Ахиллес, — думаю я. — Это скорее Чингисхан какой-то!» Пососав немного мою грудь, ребенок начинает озираться. Показатели у него на удивление хорошие: 7–8 по Апгар, вес 4 кг, рост 53 см. Педиатр признает, что с младенцем все в порядке, и его оставляют нам с Даней. Ура! Отбирать ребенка не собираются, а это главное, о чем я мечтала. Я буду с ним! Акушерка приносит мне тарелку каши и стакан молока. Это очень кстати, потому что я весь день ничего не ела и страшно проголодалась. На часах 17.30. Еще два часа мы все втроем проводим в родовой, а потом меня везут в палату.
После отделения патологии отдельная палата с очень приличным санузлом кажется чем-то потрясающим. Я даже придумываю аналогию: патология — ад, родовая — чистилище, послеродовая — рай. Даня уходит домой, а я пребываю в эйфории: я сделала ЭТО! Я молодец! При этом чувствую себя совершенно изнасилованной: все тело болит, особенно бедра, больно даже лежать. Хорошо хоть кровать удобная, не то, что в патологии. Ребенок уснул, а я рассылаю друзьям гордые SMS. Но вот пора и мне спать. Я ложусь — и вдруг в палате загорается яркий свет. Входит дежурная акушерка — яркая брюнетка, молча подходит к кровати и изо всех сил давит мне на живот. Я ойкаю. Оказывается, это она проверяет, как у меня сокращается матка. Времени полдвенадцатого… Впрочем, поспать в эту ночь мне все равно не удается. Просыпается ребенок и требует есть. Он сосет почти всю ночь. А я сама жутко голодная: за прошлые сутки не ела ничего, кроме маленькой тарелки каши. Брать остатки домашних продуктов из патологии было запрещено (так они там и сгинули: потом я уж и сама не пошла за ними в патологию, боялась инфекции). Хорошо, что у меня была с собой большая бутылка чистой воды. Ею и спасалась.
В последующие дни я пребывала в спокойно-умиротворенном состоянии, хотя спать получалось часа по 3-4. Приходивший в гости Даня ругался, что в отделении стоит запах краски, а окна не открываются. Меня это не слишком беспокоило: «принюхалась». Наслаждалась ситуацией, когда мы вдвоем с новорожденным ребенком живем во вполне человеческих условиях, и никто нам не мешает друг к другу привыкать. Тем более, что наступили ноябрьские праздники, и нас особо не беспокоили. Теперь я, наконец, поняла, за что платила деньги: страшно представить, что мы в палате оказались бы не одни. Девушки-акушерки были очень милые (кроме брюнетки), по-своему о нас заботились, одна из них как-то даже всю ночь помогала мне успокаивать плачущего малыша (правда, безуспешно). Да и столовая была поприличнее, тетеньки более вежливые, и кормили получше (во всяком случае, серых рожек не давали). В последний день пришла невропатолог по фамилии Громада и сказала, что ноги у ребенка слабые, руки еще слабее, а шея совсем плоха. Но я уже начиталась про нее всяких гадостей в Интернете и была морально готова к ее посещению. Даже порадовалась, что она не нашла ничего фатального: уж если Громада не нашла, значит, у ребенка и впрямь все неплохо. Кстати, книги у меня отбирать не стали (я скоро осмелела и в открытую стала читать принесенный мужем толстый том Серзов об уходе за младенцами). Похоже, мифическая инфекция от печатной продукции волновала всех, кроме персонала платной послеродовой.
Единственную ложку дегтя мы получили от той же акушерки-брюнетки. На 3-й день у меня прибыло молоко. Памятуя советы «Лады», я старалась меньше пить и особо не волновалась, но грудь все-таки была чересчур полна. Пришедшая гинеколог посоветовала сцедиться («а то и до мастита недалеко»). Мне сцеживаться было жалко: до этого молока было мало, и ребенок не наедался. Сейчас он спал. Проснулся и начал кричать. Подоспевшая акушерка заявила, что ребенок голодный, и велела показать грудь. Убедившись, что молока у меня много, она велела не сцеживать, а постараться все скормить ребенку. Я стала усиленно кормить. Через час принесли весы для вечернего взвешивания, и оказалось, что мой сын сильно потерял в весе. Допустимой убылью медики считают 10%, а мы, как назло, на 30 г вышли за пределы нормы. Около полуночи приходят акушерка с какой-то девицей и приносят шприцы со смесью. Говорят: будете докармливать из шприца в 12, 3 и в 6. Спрашиваю, чья это идея. Мне говорят, что дежурного врача. «Странно, — думаю, — дежурный врач нас сегодня в глаза не видел. А акушерка совсем недавно убедилась, что молока у меня много. Абсурд!» Заявляю, что докармливать смесью не буду. На это акушерка говорит мне: «Как хотите! Тогда завтра капельницу поставят, вам же хуже!» (!!) В ответ я сказала, что никакую капельницу ставить не разрешу, а просто выпишусь — и все. «Да кто вас отпустит с таким весом!» — возмутилась акушерка. Я возразила: «Как это „кто отпустит“? Это мой ребенок! Напишу отказ и уйду!» На это сказать ей было нечего.
Я кормила ребенка всю ночь. К утру он прибыл на 230 г, а к вечеру — еще на 40! Тем не менее шприцы со смесью приносили нам еще два раза. Меня это жутко нервировало, и я уже совсем было собралась выписываться, но пришедшая врач уговорила меня остаться еще на сутки: кончались праздники, и нам должны были сделать навороченные анализы, которые входили в мой контракт. Я решила потерпеть еще немножко. Дома мы оказались на 5-й день, и началась обычная младенческая жизнь. К сожалению, в роддоме мы подцепили клебсиеллу, несмотря на то, что я мыла там руки с утра до вечера. Последствия расхлебываем до сих пор. Но ведь могло быть и хуже? :)
19 мая 2007 г.